«Время, назад!» и другие невероятные рассказы - Генри Каттнер

их обратно, живых, целых и невредимых, несмотря на обезумевшие счетчики Гейгера.

Я уставился на озеро в поисках ответа и…

И получил его. По крайней мере, часть.

На взволнованной голубой поверхности промелькнула тень — длинная, гибкая, отброшенная не сверху, а снизу, из глубины. В озере что-то шевельнулось.

Я напряг зрение, и в запечатанных глубинах памяти закопошилась смесь ужаса и ликования, словно откликаясь на движения извивающейся тьмы. Я узнавал ее, эту тьму. Узнавал… но тотчас перестал узнавать.

Громадное жуткое создание лениво потянулось, свилось в клубок, уползло к прибрежному утесу и постепенно исчезло — метр за метром, виток за витком.

Я обернулся. Рядом стояла светловолосая женщина, — стояла и смотрела на нас с отстраненным, обезличенным любопытством. Смотрела так, словно впервые видела людей — занятных, но совершенно чуждых созданий, существ иного вида.

— Вы с лайнера? — зазвенел под шлемом собственный голос. — Мы… можем вас забрать.

Слова повисли в воздухе. Для женщины они ничего не значили. Все равно что щелчки наших счетчиков или дробная капель по камням.

— Джим, — загудел в наушниках голос Фицджеральда, — надо забрать ее отсюда. Она не в себе. Они все не в себе, разве не видите? Мы обязаны их спасти.

Я попробовал его урезонить:

— Каким образом? У нас нет места. Здесь все пассажиры с лайнера.

— Хотя бы эту спасем. — Фиц осторожно взял женщину за руку. Она не противилась, лишь равнодушно взглянула на него, и он ответил ей взглядом, полным сострадания. — Наверное, ей уже не помочь, но нельзя же просто бросить ее, согласны?

Я смотрел на его ладонь у нее на предплечье, и вдруг из ниоткуда возникла мысль, словно дверца моего сознания едва заметно приотворилась и выпустила на волю непреложный факт. Девушка из плоти и крови: сомкни пальцы у нее на руке — и почувствуешь упругое сопротивление. Но я знал: если тронуть того первого человека, то почувствуешь под ладонью непостоянство воды.

Я заглянул девушке в лицо, но тут задул ветерок, и по спине у меня побежали мурашки. Ветерок был теплый, и там, где он подсушил ее волосы, ее кожу, я увидел морщинистую тьму. Гладкие светлые волосы побурели, стали ломкими, а шелковистая щека померкла и растрескалась…

Я понял: если увести женщину от озера, она умрет. Но это не имело значения. Я знал, что реальной опасности нет. (Кому грозит эта опасность? От чего исходит? Задаваться такими вопросами бессмысленно: в будущем нужная дверца откроется, всему свое время.)

Я взял ее за другую руку, и она покорно пошла с нами к вертолетам. Ничего не сказала. Похоже, Фицджеральд заметил иссушающее действие ветра не раньше, чем мы добрались до границы Кольца.

Но вести женщину назад было поздно, даже если он понял, в чем беда.

Я слышал, как он слабо охнул, но никто из нас не сказал ни слова.

Мы уложили девушку в его вертолет. Он взлетел первым, я за ним, и мы отправились на базу — не переговариваясь, поскольку в тот момент нам нечего было сказать друг другу.

3. Живое озеро

Через полчаса после прибытия на базу девушку завернули во влажные простыни и поместили под струйки свежей теплой воды в импровизированный гидрационный бак. Ей даже лицо прикрыли, и я был этому рад. Оно уже стало лицом старухи — морщинистое, кожа да кости. Обнаженной оставалась лишь рука — иссохшая плоть с бросающимися в глаза сухожилиями.

Руку не прикрыли из-за внутривенной капельницы с пентоталом натрия, поставленной под недреманным оком Сейлза, одного из лучших наших медиков. Мы знали, что уже скоро, когда препарат затуманит девушке разум, Сейлз искусно поставленными вопросами вытянет из ее памяти информацию, воссоздаст основные эпизоды, приведшие к столь плачевному результату.

Вернее, мы не знали, а надеялись.

— На афазию похоже, — проворчал Сейлз. — Судя по всему, мозг не поврежден, но…

— Шеф! — Это уже Девидсон. Он потряс меня за руку, и мы с медиком обернулись в полутьме, необходимой для успешного наркосинтеза. — Шеф, к нам выслали МГ. Сразу после того, как вы улетели в Кольцо.

— Зачем? — осведомился я.

От страха скрутило живот.

— Не знаю. Мне ничего не сказали. Это вы здесь начальник.

Здесь — да, но не в мобильной группе. Эти ребята поглавнее меня. Бюро специалистов, курирующих все Кольца. Реальное начальство. И если они нагрянут сюда…

В полумраке я перехватил взгляд Девидсона. Тот едва заметно качнул головой. Стало быть, о смерти Уильямса никто не знает. Но это пока. И если парни из МГ поговорят с Фицджеральдом насчет озера…

Чудовищным усилием воли я подавил панику. Первым делом надо собрать информацию, а потом уже действовать. Сейлз хмыкнул, и я повернулся к нему, стараясь сосредоточиться на текущих делах.

— У нее слоновья толерантность. — Сейлз не сводил глаз с трубки, по которой в тело девушки поступал пентотал натрия. — Или в организме произошли химические изменения. Не знаю. Такой дозы хватило бы на десятерых. Но вы только гляньте…

Мне не хотелось на нее смотреть: и так было понятно, что она умирает. Когда Сейлз убрал мокрую простыню с лица, женщина все с тем же холодным безучастием смотрела в потолок. Она была в сознании, но не слышала наших слов и, по всей видимости, ничего не чувствовала. Ей было все равно.

— Как она дышала под водой? — спросил Фицджеральд.

— Никак, — мрачно ответил Сейлз. — Не вижу физиологических изменений. У нее самые обычные органы дыхания.

— Нет, как-то дышала, — заупрямился Фицджеральд. — Мы же сами видели, собственными глазами.

— В Кольцах бывает что угодно, — изрек Сейлз, наш кладезь афоризмов, и взглянул на меня. — А это важно, шеф? Знать, как она дышала?

Я объяснил, насколько это важно.

— Дайте мне час, — сказал Сейлз, как только я договорил. — Попробую пару-тройку методов. Может, какой-нибудь сработает.

— Не может, а должен, — отрезал я и встал.

За тот час много чего случилось. Во-первых, Сейлз нашел, что искал. Во-вторых, прибыла мобильная группа. В-третьих, обнаружили тело Уильямса. Для меня же этот час стал поворотным моментом всей жизни.

Когда я вернулся к себе в кабинет, сообщение о смерти Уильямса уже светилось на моем персональном визоре. Девидсон выслушивал недоверчивые восклицания остальных, но сам не говорил ни слова. Его молчание казалось осязаемым.

Я мог лишь незамедлительно распорядиться насчет обычных следственных процедур. Решил пока не говорить, что был рядом с Уильямсом, когда он погиб. Нельзя было отвлекаться на бессмысленные вопросы, имеющие лишь косвенное отношение к моей грандиозной проблеме.

За дверцей подсознания все активнее копошился смертельный ужас. Факты